История архитектуры в Шамони

К. Банников

Все отражения стен

ИСТОРИЯ АРХИТЕКТУРЫ В ШАМОНИ

 

Архитектура без людей – это бессмысленное нагромождение камней, бревен, стекол, шифера и рубероида. Чтобы узнать историю архитектуры, следует понимать, во-первых, как люди жили, во-вторых, что они о жизни своей думали. Соответственно, идеи и эпохи отпечатывают в архитектурных формах свои черты не хуже, чем трилобиты в окаменелостях. Внимательный путешественник, гуляя по городам, различает на фасадах домов черты истории. Кристина – дипломированный альпийский гид, экскурсовод и профессиональный историк – рассказывает нам о том, какие эпохи идей и идеи эпох нашли свои отражения в окнах домов Шамони.

 

В романе Роже Фризон-Роша, который в русской редакции называется «В снегах Монблана», а во французской – «Большой разлом», одной из метафор большого культурного и сословного разлома главных героев – парижской аристократки Брижит и местного гида, горца Зиана, – разлома, преодолеваемого любовью, – выступает и разница восприятий домов старого и нового типа – трехсотлетнего крестьянского дома-фермы, который мужчина ради своей женщины променял на современную, комфортную, но чужую для себя виллу современного типа. Потом Брижит меняет ее обратно, вернувшись в старый дом Зиана после его гибели. В фокусе романа – идентичность людей, символом которой являются их дом и земля. Так было, так будет, так должно быть.

 

Древних домов типа того, который описан в романе Фризон-Роша, в своем изначальном, совсем не измененном с эпохи Средневековья виде в Шамони сохранилось совсем немного, буквально несколько штук приютились под склоном, по которому каждый час карабкается к леднику паровозик Монтанвер. В кругу новомодных красивых шале и роскошных вилл эти многовековые дома выглядят так же невзрачно, как растрескавшиеся портреты стариков на фоне юных фотомоделей с глянцевых обложек. Но от этих домов, как и от старых портретов, исходит такое же ощущение мощи, каким древний кряжистый дуб перекрывает герань в горшке. Эти дома – корни древнего Шамони.
 

Понимание этого приходит к людям только сегодня, после двух веков экспериментов и архитектурных импровизаций, собравших здесь все мыслимые «розочки» с архитектурного «торта» Европы. Да, во всем Старом Свете нет такого архитектурного стиля, который не был бы представлен в Шамони. Готика, барокко, классицизм, ампир, модерн, ар-деко, ар-нуво, регионализм, пострегионализм, конструктивизм, постконструктивизм, модернизм, постмодернизм, чертзнаетчто, постчертзнаетчто… Здесь есть все. Плюс есть то, чего нет нигде, – древние, исконные дома, созданные самой историей тысячелетней адаптации горцев к суровой своей среде обитания, и уникальный шедевр архитектуры вне стиля, экспрессии стен которого позавидовал бы Гауди, – дом, созданный более скульптором, чем архитектором, который получился таким, будто автору удалось в ожидании снежных лавин воплотить в камне трепет бабочки, наделенной на один день разумом…

 

В формате золотого века
 

Золотой век в истории архитектуры Шамони приходится на период со второй половины XIX века до 1914 года. В это время город интенсивно строится, и это не «типовая плановая застройка», а воспроизводство всех стилей европейской архитектуры в одной долине, словно в архитектурном «заповеднике».
 

Самые классные образцы высокой – в прямом и переносном смысле – архитектуры вы застанете в том виде, в котором их задумали зодчие. За исключением деталей.

 

Для начала замедлим шаг, а затем и вовсе остановимся, чтобы оглядеться, на центральной площади, треть которой является широким мостом через Арв, соединяющим оба берега реки прямо перед казино. Не обязательно играть в рулетку, чтобы оценить архитектуру здания. Она для этих мест необычна, но в Шамони не бросается в глаза. Что-то роднит его с половиной центральных зданий, включая здание мэрии, и странным образом навевает мысли об Италии. То, что сегодня стало казино, сто пятьдесят лет тому назад было гостиницей «Рояль». В те времена Савойя входила в состав Сардинского королевства, отсюда и эти жалюзи на окнах, и общий средиземноморский флер элитной, как мы сейчас говорим, недвижимости. Казино было построено в 1848 году, здание мэрии – в 1858-м. Тогда это была гостиница «Империал», переименованная после в «Отель де Соссюр». Их архитектурно-концептуальная законченность позволяет ввести их в учебники архитектуры в качестве исключительных представителей уникального направления «неоклассицизм Сарда Шамониар».

 

Когда Савойя вошла в состав Франции, в Шамони приехал ее император Наполеон III – знакомиться с вновь обретенными землями и их населением. Здесь он пообщался с местными жителями и совершил путешествие к леднику Мер ди Глас. Остановился он тогда в отеле «Рояль».

 

В те времена еще не было современных ограничений качества строительства, и всякий собственник мог строить на своей земле что хотел. Хочешь ампир? Берешь и строишь ампир. Классицизм? Даешь классицизм!

Вторая половина XIX века – это время «повторения пройденного материала», словно история переосмысливается заново. По всей Европе вновь возникают шедевры готики, барокко, классицизма – с приставкой «нео-». Возникает даже такой оксюморон, как «неоархаизм»  – «полуразрушенные» постройки, специально созданные в качестве «древних романтических руин» для украшения пейзажа окаменелыми останками вечности. Стены Старого Света решили обернуться, чтобы отразить прошлое, прежде чем шагнуть в неизвестность будущего – в парадоксальный, абсурдный, сюрреалистичный, ужасный и все-таки прекрасный  XX век.

 

XX век явился в Шамони прямо из Парижа. Так сказать, с триумфом. Среди экспонатов той самой знаменитой Всемирной выставки 1900 года помимо Эйфелевой башни и Красноярского моста было много чего интересного. Например, чудесный швейцарский павильон, который был воспроизведен здесь, в горах, и ему весьма повезло; счастливая судьба для витражей – отражать такой пейзаж. Изначально на этом месте была маленькая невзрачная гостиница, которую ее владельцы превратили в кафе «Ля Терас», в эдакое чудо. Никогда до тех пор горцы не видывали таких огромных окон. Кафе получилась, что называется, на углу, но это не угол улиц, а перекресток главных векторных линий долины – течения Арва, над которым зависла, как в невесомости, терраса «Ля Терас», и вида на Монблан, который здесь, как ни крути головой, притягивает взгляды, словно магнит – железные опилки. Так павильон кафе идеально вписался в оба ландшафта – городской и природный. Получился шедевр архитектуры ар-нуво – стиля не тверди стен и не геометрии углов, но игры воздуха со светом.

 

Следом за ар-нуво в Шамони пришел стиль ар-деко с его чистыми линиями. Характерная черта ар-деко – безупречные линии стен, воздушность в плоскостях фасадов, лаконичный и в то же время изысканный декор балконов, окон, дверных проемов. Самый известный памятник этого направления – здание банка Пайо, тут же, в центре, на площади, почти напротив мэрии, построенное в 1928 году.
 

Эпоха модерна оставила свой след в виде домов работы архитекторов Бувье и Шевалье, импровизировавших на тему «модернизации» шале.
 

Шамони строили архитекторы как знаменитые, так и неизвестные, а то и вовсе анонимные, чьи имена потерялись в череде смен владельцев и неразобранных бумагах архивов.

 

Начало XX века – это время и «большого дворцового стиля», в прямом смысле, не в переносном. Благо спрос на большие отели еще более вырос после того, как в долине Шамони в 1901 году была проложена первая железная дорога. Накануне Первой мировой войны здесь возникли три настоящих дворца, построенные для искушенных в роскоши клиентов, которые желали в горах видеть то, к чему привыкли в Париже, Версале, Ницце. Свой статус люкс-отеля до наших дней сохранил лишь самый первый из этих паласов – отель «Савой», открытый в 1904 году и расширенный в 1909-м. Сейчас в нем квартирует Club Med.
 

Второй дворец, названный «Шамони Палас», был построен в 1910 году, нынче в нем располагается Альпийский музей. Третий отель-дворец сегодня – комплекс резиденций «Маджестик». Начало строительства пришлось на 1913 год, канун Первой мировой войны, поэтому проект, который еще пять лет тому назад окупился бы мгновенно, оказался на грани банкротства. Двести пятьдесят рабочих строили его на кредиты швейцарских банков. Из-за войны курс франка воюющей Франции к франку нейтральной Швейцарии упал катастрофически. Также предельно сократился поток туристов, и владельцы «Маджестика» оказались в наисложнейшей ситуации, из которой пытались выпутаться последующие полвека, и в итоге в 1960-х годах «Маджестик» был распродан по частям на частные апартаменты, владельцы которых перестроили их на свой вкус и цвет, а общие подъезды и коридоры покрыли актуальными для шестидесятых ДСП-панелями и пенопластом. С счастью, мэрия выкупила первый этаж с конгресс-холлами, благодаря чему мы можем увидеть, что это было за чудо, которому так не повезло.
 

Впрочем, возвращение дворца в горы выглядит символичным. Ирония истории в том, что идея, равно как и само слово «палас», спустилась с мир именно с горы, символизирующей высокий статус аристократии. Французский «палас», как и русские «палаты», происходит от итальянского понятия «палаццо», которое в свою очередь происходит от древнеримского Палатина – более древнего, чем Капитолий, холма-дворца, заповедника местной знати. И вот по возвращению «паласов» в горы в XX веке дворцы вытряхнули из себя аристократию как «пыль времен» и прикрылись прогрессивным пластиком.

 

Время вилл
 

Исход европейской аристократии из больших отелей начался и закончился не вдруг. Это был процесс переосмысления ценностей позиционирования себя и своего сословия в курортном пространстве и за счет него. Тенденции демократизации во всей Европе привели перезагрузку и в головах аристократов. Аристократизм как тренд начал дрейф от демонстрации к состоянию. Вдруг оказалось, что демонстрировать роскошь в повседневной жизни -–моветон и что жить в общежитии, даже если оно похоже на дворец, не  комильфо.

Поэтому параллельно со строительством гранд-отелей всевозможные гранды, лорды, сеньоры  и другие джентльмены принялись тут строить виллы, в стенах которых они могли бы собирать круг общения по собственным интересам.

 

В отличие от шале с их эстетикой горных хижин виллы, оборудованные теми же системами жизнеобеспечения и комфорта, и с теми же проблемами отопления помещений в холодное время года воспроизводили эстетику иного порядка. Это были мини-дворцы с большой территорией, окруженные садами, идеально вписанные в ландшафт. Популярен был британско-нормандский стиль, при создании экстерьеров которого часто использовался природный, едва обработанный гранит. Это знак причастности к миру гор.
 

Период вилл приходится на 1908–1925 годы. Всего возведено пятнадцать – двадцать вилл, каждая – со своими парками и отдельными домами для персонала на некотором удалении.
 

Вилла требует пространства. Его до поры до времени хватало. Притом хватало настолько, что в начале XX века каждый мог построить дом вблизи от центра, следуя законам ландшафтного дизайна.

 

Если пройти метров триста от главной церкви в сторону Бревана, слева за живой изгородью можно увидеть красивую виллу с каменной аркой в стиле шамонийского неорегионализма. Это дом, который в 1905 году построила семья Ренар. Большой по современным меркам сад тогда, сто лет назад, был огромным, простиравшимся не на один гектар. Сегодня виллой владеют прямые потомки той семьи – все сохранили, за исключением большого земельного участка. Да и его они бы, наверное, сохранили, если бы не казус. Дело в том, что через их земельный надел проходила древняя дорога – времен выяснения отношений Юлия Цезаря и кельтских племен. В мэрии обсуждался проект проложить новую дорогу прямо по старой. И вот к Ренарам приходит тогдашний мэр и предлагает в связи с будущим строительством продать землю, чтобы другие люди могли покупать себе участки и селиться вдоль дороги. Ренары послушались и землю продали. А проект сменился вместе с мэром. Новая дорога была проложена в обход города, а вокруг их виллы со временем вырос роскошный квартал  разнообразных изящных домов.
 

И это был конец прекрасной эпохи накануне середины XX века. Наступало время разбрасывать камни.

 

Конструирование конструктивизма
 

Последовавшее за этим время камни собирать было вторым Ренессансом Шамони, когда город стал тем, чем является сейчас, приобрел свой современный облик и окончательно утвердился в статусе мировой столицы альпинизма и горнолыжного спорта. Цена вопроса – возникновение в центре нескольких железобетонных многоэтажных зданий, из которых далеко не все, замечу кстати, выглядят по-уродски, а некоторые из них,  например гостиница «Альпина», – хороший пример того, насколько конструктивным может быть конструктивизм.
 

То были тридцать славных лет, не просто спасших послевоенные депрессивные регионы Франции, но превративших их в локомотивы национальной культуры и экономики, благодаря тому что в период с 1950 по 1980 год горный и лыжный туризм вышли на массовый уровень, обеспечив жителей горных районов работой и предотвратив маргинализацию горных провинций.
 

Основа массового туризма – демократичные цены, установить которые оказалось возможным благодаря качественно иной инфраструктуре, уплотняющей пространство койко-местами, а время – «человеко-ночевками».

 

Пространство и время второй половины XX века по сравнению с первой половиной стремительно «сжималось». Если раньше среднестатистический турист мог себе позволить приехать в Шамони на 3–4 месяца и снять целую виллу, то вояжер эпохи массового туризма время меряет неделями, а то и уик-эндами. Для большей пропускной способности возникают большие отели, но уже не с дворцовыми интерьерами, а с комнатами-ячейками, на современный взгляд, уродливые, хотя что-то от эстетики техногена, интегрированного в горный пейзаж, в них, несомненно, было. Если сравнить отель «Ричмонд» 1914 года выпуска с его железобетонным соседом, то очевидно, что эта постконструктивистская эстетика – это эстетика техногенных катастроф.
 

Однако новые технологии принесли новую эстетику, а достижения науки и техники – новую этику. Это период вызвал «головокружение от успехов» индустрии, и привел к временному умопомешательству. Вошли в моду пластиковая мебель вместо деревянной и нейлоновые рубашки вместо хлопковых. А владельцы апартаментов, на которые был распродан великолепный «Маджестик», не хотели больше видеть роскошную дворцовую лепнину на потолках и закрыли ее новомодными подвесными потолками из пенопласта. Так, на их взгляд, они расставались с буржуазным прошлым и приближали будущее всеобщего процветания. К счастью, период массового умопомрачения длился не долго.

 

Апофеоз эстетики техногена украшает самую большую площадь, где по выходным бывают ярмарки. Гигантские железобетонные купола и торчащие из них массивные здания-«свечки» с окнами-бойницами – так автор проекта архитектор Тайбер с одобрения мэра Мориса Эрцога «живописал» тему кристаллов. Сегодня все это выглядит странно, но этот стиль – часть своей эпохи и имеет полное право на существование. Хотя то, что построил здесь Тайбер, – это было в некотором смысле первым блином комом, за которым последовали более удачные сооружения, но уже в других городах. Просто Шамони и здесь оказался первым. 1970-е годы оставили по всей Франции подобные индустриальные «мегалиты» в рамках национального проекта по повсеместному созданию гигантских дворцов культуры и спорта.

 

Возвращение к традиционной эстетике горных хижин и экологической этике сельского быта произошло довольно быстро, и этот виток был подготовлен также благодаря высоким технологиям и новым уровням сервиса. В 1960-х годах фирма «Сангобар» разработала рецепт нового суперстекла, которое позволило существенно расширить окна и привело к изменению фасадов – теперь шале могло иметь большие витражи, и уже в наши дни современные вакуумные стеклопакеты довели эту идею до абсолюта, окончательно отменив стены и впустив природный ландшафт в интерьеры жилища. Только к этому моменту из-за огромного спроса на землю в Шамони принцип ландшафтного дизайна стал большой редкостью. Огромные цены на землю привели к уплотнению городской застройки, особенно в центре, а правильно ориентированные стеклянные фасады сделали главной деталью интерьера каждого дома сам Монблан.

 

И все-таки шале…
 

Стоит заметить, что и сами шале, эти визитные карточки Альп, не являются «традиционным и древним» видом альпийского жилища, но сами собой выражают идею модернизации старинных традиций, превращая этику традиционного жизнеобеспечения в эстетику. И более того, шале стало символом гармонии диалектического единства двух принципов исторического развития – традиции и инновации, завоевав всемирную популярность и приблизив человека к его идеалу – жить на лоне природы и на фоне пейзажа, не жертвуя при этом благами цивилизации. А возникли шале следующим образом.

В конце XIX века, в ходе которого в Альпах исчезали одни государства и возникали другие, в качестве одной из гуманитарных проблем Швейцарии выступал дефицит этнокультурной идентичности швейцарцев. Возникла потребность в новых символах ее репрезентации. И вот в качестве одного из них на Всемирной выставке в Париже в 1900 году, той самой, на которой Эйфелевой башне и Красноярскому мосту через Енисей (тому, что отметился на современной десятирублевке) присудили золотые медали, Швейцария представила дом нового типа и образа жизни под странным названием «шале». Этот дом, напоминал деревянные дома на пастбищах, но отличался от альпийских фермерских домов тем, что в нем не было хозяйственных построек и загонов  для скота, зато все было приспособлено для жизни людей вне работы.
 

Откуда авторы экспозиции взяли слово «шале», точно не известно. Возможно, его этимология восходит к общему индоевропейскому корню «chal», означающему «укрытие», «покров», «склон», образовавшему в разных языках слова близких значений – от персидского «шаль» (покрывало) до лигурийского «чал» (убежище, жилье). Так или иначе, но идея шале берет начало именно на той самой выставке начала XX века, после которой некто Гюлье Ле Дюк построил в Шамони первое шале – идеальное, с каменным первым и бревенчатым  вторым этажом. С его легкой руки слово «шале» начали применять ко всем подряд домам. А то первое шале до наших дней не сохранилось, поскольку  в 1970-х годах его из-за ветхости снесли.
 

У шале кроме двух родин, Парижа и Шамони, есть еще одна – Межев. Именно здесь шале окончательно стали тем, чем являются по сей день. В 1930-х годах Анри-Жак Лемем, архитектор из Межева, который был знаком с Ле Дюком, построил первые шале специально для лыжников. Это были идеальные дома в романтическом альпийском стиле, очень удобные, с паровым отоплением, туалетами, ванными комнатами, предназначенные исключительно для отдыха.
 

Традиционные же дома, напротив, были ориентированы исключительно на сельскохозяйственное предприятие и как бы подчиняли человека, его быт постоянному труду, борьбе за выживание в суровых горных условиях; под одной крышей располагались и комнаты для людей, и стойла для животных, от тепла которых люди согревались в холодное время года, огонь в очаге разводился только на время готовки, туалет на улице, никакой ванной... Распространению новой моды на новые стандарты жизни способствовало и то обстоятельство, что традиционные дома часто страдали от пожаров, и когда их хозяева выстраивали себе жилища заново, то уже строили их заведомо более комфортабельными и безопасными, заимствуя у городской культуры базовые элементы жизнеобеспечения – водопровод, канализацию, паровое отопление.
 

Так, постепенно, переезд все большего количества городских людей на постоянное или длительное проживание в горные селения, распространение ими нового этикета, правил и практик аристократии и буржуазной культуры привели не только к превращению альпийских деревень в города-заповедники, в которых общение с дикой природой сочеталось с ночлегами во дворцах. Ведь эти дворцы перенимают у народной традиции какие-то декоративные элементы. Всякий культурный обмен принципиально асимметричен – подсистемы городского жизнеобеспечения, например санузел, приносятся в крестьянский быт как предметы роскоши, а традиционные средства природно-климатической адаптации из средств жизненной необходимости превращаются в знаки высокого стиля и принадлежности к элитарной культуре, некоторой исключительности даже среди элиты. Так, в дворцовой архитектуре прижилась  отделка грубым природным гранитом углов и проемов, а в фасадах вилл появились арки, знакомые по средневековым сыроварням.

 

Камни, снег и теория хаоса
 

Если пройти древней римской дорогой, мы подойдем к самому, пожалуй, необычному дому в Верхней Савойе. Дом, словно корабль, имеет нос и корму. Это не прихоть художника, но дань естественной адаптивной функции жилища, которое надлежало приспособить к условиям, прежде не совместимым не то что с проживанием, но даже с выживанием как таковым. Эта вилла построена в створе схода лавин с грандиозного кулуара горы Бреван. Сегодня Бреван – имя среди горнолыжников нарицательное. Зона катания и одноименный подъемник в шаговой доступности из любой точки города обслуживаются противолавинными службами, которые гарантируют, что никогда больше не повторится такая лавина, какую помнят старики; сойдя с Бревана, она тогда упала в Арв… Просто надо здесь побывать, чтобы оценить масштабы явления. Тогда никто не пострадал, так как местные знали все лавиноопасные места и никогда не строили там домов.
 

Лавина может быть катастрофой. Но с еше более катастрофической скоростью, чем та, с которой летят по склону камни, в начале XX века в Шамони дорожала земля. Вот и решил один человек, имевший в Лионе свой антикварный бизнес, скупить всю землю в створе лавины с Бревана и на окраине своих земельных владений построить дом. Чтобы будущие лавины этот дом не снесли, он придал его фасаду форму корабля…
 

Что есть фасад, если так разобраться? Фасад – это главная сторона сооружения, которой оно обращено к наиболее важной для него, сооружения, реальности. Если сооружение обращено к реальности социально-гламурной, то и функция фасада – отражать гламурные запросы социума. Если архитектура того же Гауди вся устремлена в метафизику, то у нее, как ее ни поверни, везде фасад. Особенно сильно Антонио заботила отделка шпилей соборов, ведь это первые элементы архитектуры, которые рассматривают ангелы.
 

Бабочка в Шамони изучает теорию хаоса, и в Техасе замирают торнадо... Вилла «Баттерфляй» обращена не к ангелам, а к лавинам, стало быть, ее архитектура обращена к законам природы. То есть если расплывающиеся формы архитектуры того же Гауди – следствие метафизического давления космоса на материю, то вилле «Баттерфляй» космос в виде лавин грозит физически и требует от местного архитектора адекватного обвода стен. Эстетический результат одинаков. Архитектура Шамони экспериментально доказывает – эстетика есть общий знаменатель физики и метафизики.